В теории психоанализа очень мало терминов и понятий для описания взаимодействия явлений внутреннего мира, внешней реальности и межличностных отношений. Проективная идентификация является одним из них, при этом у нас нет точного и полного описания (и понимания), что же это такое.

ПРОЕКТИВНАЯ ИДЕНТИФИКАЦИЯ КАК ФАНТАЗИЯ И СПОСОБ СОЗДАНИЯ ОБЪЕКТНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Проективная идентификация помогает ее автору сохранить преимущественно бессознательную фантазию о том, что он может избавиться от нежелательных частей собственного Я, разместив их в другом человеке и потом забрать обратно модифицированную версию того, что было выкинуто вовне. Мы разделим данный механизм на три этапа или шага (Malin & Grotstein, 1966).

Однако это единый процесс психики, в котором данные стадии происходят одновременно и постоянно переплетаются. В упрощенном виде проективную идентификацию можно представить как следующее развитие событий. Сначала появляется бессознательная фантазия о проецировании частей Я на другого человека, далее эти части захватывают его изнутри.

Потом в отношениях между автором проекции и ее реципиентом возникает давление, чтобы другой начал думать, переживать и вести себя так, как ему диктует проекция. Затем реципиент «перерабатывает проекцию в своей психике», и первоначально проецируемые чувства повторно интернализуются автором проекции. Первый этап Данный шаг следует понимать в контексте желания человека избавиться от какой-то части себя (включая его внутренние объекты), потому что они либо угрожают разрушить Я или он полагает, что эти части находятся в опасности, поскольку их атакуют другие части Я, и другой становится безопасным «сейфом» для них.

Пример последней стратегии можно увидеть в поведении подростка, страдающего шизофренией. Л. упорно отказывался от помощи психиатров и ходил в анализ только потому, что его заставляли родители и терапевт. На самом деле, ему было 18 лет, и он мог отказаться от терапии или саботировать ее всеми возможными способами.

Тем не менее, ему надо было поддерживать фантазию о том, что желание вылечиться размещено в других людях (родителях и терапевте), чтобы его другие части Я не добрались до него, потому что их деструктивность была настолько сильной, что пыталась уничтожить все Я. В следующем примере мы видим стремление 14-летнего обсессивного психотика избавиться от нежелательных, «плохих» частей Я. А. часто говорил, что хочет положить свой «больной мозг» в терапевта, чтобы теперь он навязчиво складывал цифры автомобильных номеров и боялся, что, если дотронуться до чужой вещи, владелец обязательно обвинит в воровстве. У него не просто была фантазия об избавления от частей Я; он хотел переместиться в другого и контролировать его изнутри. Его «больной мозг» мучил бы терапевта так же, как его. Данная фантазия основана на ранней идее о том, что чувства и мысли являются предметами, существующими отдельно от человека.

Эти «объекты» ощущаются как находящиеся внутри Я, но их можно переместить в другого, чтобы больше не надо было держать их в себе и можно было отдохнуть. Пациент на встречах сильно мотал головой, чтобы «стряхнуть» то, что его беспокоило. Фантазия о помещении части Я в другого и получение контроля над ним является основой механизма проективной идентификации: автор проекции (по крайней мере, какая-то его часть) функционирует на уровне развития, где между Я и объектами нет никаких границ. В его фантазии реципиент переживает передаваемые ему чувства – не похожие, а те самые. Автор проекции становится «единым» (Schafer, 1974) с реципиентом, в случае обычной проекции он отстраняется от него, чувствует угрозу, непонимание или отсутствие связи. В такой ситуации он задает себе вопрос: «Да чего он так кипятится, тут вообще не на что злиться? Странный он, с ним что-то не так». Конечно, в реальности мы редко встречаемся с механизмами защит в их чистом виде, они переплетаются, создавая одновременно и ощущение единства с другим, и отстранённости.

Второй этап

На втором этапе автор проекции оказывает давление на реципиента, чтобы он «вписался» в проекцию и начал вести себя в полном соответствии с диктуемой бессознательной фантазией. Давление может быть не воображаемым, а вполне реальным – через взаимодействие.

Проективная идентификация не существует без отношений ее автора и получателя. Например, случай 12-летней пациентки психиатрической больницы, которую в младенческом возрасте подвергли психологическому и физиологическому насилию. В палате она ничего не говорила и не делала, но ее присутствие было очень заметно, потому что пациентка постоянно толкала людей, особенно своего терапевта.

Такое поведение сильно раздражало других пациентов и персонал. На сессиях (чаще всего это была игровая терапия) аналитик говорил, что, вероятно, в комнате нет места для него. Куда бы он не встал – это было ее пространство.

Данный вид взаимодействия является формой объектных отношений, в которых пациент давит на терапевта, чтобы он почувствовал, что такое постоянное вторжение. Такое поведение стало начальным этапом работы проективной идентификации.

Психотический обсессивный пациент, А, о котором мы говорили ранее, постоянно запускал первый шаг для проективной идентификации. У него был врожденный пилоростеноз и первый месяц после рождения он страдал от постоянной рвоты, пока родители не обратились к врачам и ему не сделали операцию. После этого его мир заполонили атакующие образы: недовольные родители, непрекращающиеся боли в желудке, постоянные переживания и неконтролируемый гнев.

Первый этап терапии состоял из его попыток замучить терапевта, он постоянно пинал мебель в кабинете, нажимал на кнопку домофона, рассказывал что-то по кругу очень раздражающим высоким голосом. В ответ на это у терапевта возникала злость, достигавшая такой силы, что он едва ее сдерживал, потом накатывал бессильный гнев и в этот момент пациент тут же успокаивался. Он полностью осознавал свое желание выбесить терапевта и чувство спокойствия после того, как ему это удавалось.

Данный пример – разыгрывание фантазии о том, что гнев и напряжение являются «токсинами» внутри него, от которых можно избавиться, поместив их в другого человека. Однако, как в случае с его постоянной рвоты, решить проблему было не так просто: токсины (гнев, еда, родители) нужны для жизни.

Проективная идентификация стала компромиссом, так как в фантазии позволяла избавиться от вредных, но жизненно важных объектов, но не терять их полностью, потому что они находятся в другом, который вроде бы существует отдельно от тебя, но частично доступен. Данное решение могло бы остаться на уровне фантазии, если бы у пациента не было соответствующих объектных отношений, в которых можно было оказывать на терапевта сильное давление и втискивать его в проецируемую фантазию.

Когда поведение аналитика свидетельствовало о том, что проекция достигла цели (был очевиден его гнев и внутреннее напряжение), пациент чувствовал облегчение, потому что вредные, но жизненно необходимые части были выброшены наружу, но оставались доступными. Уоррен Броди изучал динамику семейных отношений и оказание давления на другого, чтобы он соответствовал некоторой фантазии. Он приводит очень яркий пример того, как один член семьи манипулирует реальностью, чтобы заставить другого «подтвердить» его проекцию. Если реальность не сходится с проекцией, то она считается не существующей. (см. Zinner & Shapiro, 1972, данные о работе с семьями подростков.)

Манипулирование реальностью и как следствие, подрывание способности тестировать реальность, становится одним из рычагов давления для проецирования бессознательной фантазии. Еще одним способом оказания давления является не столь очевидный, но ощутимый, вариант «а не то случится то-то». Ранее я уже писал о том, как мать оказывает на младенца давление, чтобы он вел себя в соответствии с ее патологией (Ogden, 1976), потому что, если он откажется, он просто перестанет для нее существовать.

Данная угроза становится той самой силой, заставляющей его подчиниться: «Если ты не такой, как мне надо, тебя просто не существует для меня» или «Я вижу в тебе только то, что вкладываю сама. Если я этого не вижу, то в тебе ничего нет, тебя нет». В кабинете это превращается в ситуацию, когда терапевт ощущает на себе действие некоторой силы и боится перестать существовать для пациента, если он выйдет из предлагаемой ему проекции.

Во время взаимодействия пациента и аналитика подтверждается два аспекта фантазии: (1) идея о том, что реципиент сам обладает проецируемыми на него качествами (частями Я), и (2) что объект находится под контролем автора проекции.

На самом деле, влияние пациента вполне реальное, но это и не воображаемый полный контроль при помощи проецируемых частей Я; а скорее внешнее ощутимое давление, оказываемое в отношениях. Теперь мы переходим к третьей стадии, которая включает в себя психологическую переработку проекции и ее повторную интернализацию в измененном виде.

Третий этап

На данном этапе реципиент частично переживает себя таким, как ему предписывает бессознательная фантазия. Однако в реальности он чувствует что-то еще, отличное от того, что видит и чувствует автор проекции, это ощущение может быть близким и похожим на нее, но не идентичным, потому что именно реципиент является автором этих чувств (своих).

Несмотря на то, что они вызваны вполне конкретным воздействием, все же они являются результатом работы совершенно другой психики, со своими сильными и слабыми сторонами. Так мы находим путь переработать проецируемые чувства (если быть точными, то совпадающие переживания реципиента, индуцированные автором проекции) и найти способ обращения с ними, отличный от того, который знает пациент.

Если реципиент умеет иначе перерабатывать вызванные в нем чувства (чем автор проекции), то у него появляются новые переживания. Их называют переработанной версией исходно проецируемых чувств, она может состоять из ощущения, что содержание проекции (переживания, мысли, представления) можно прожить и без ущерба своим частям Я/ценным внутренним или внешним объектам (см. Little, 1966).

Новый опыт (или смесь проекции и чувств реципиента) также может включать идею о том, что проецируемые переживания могут быть очень ценными и временами даже приятными. Следует помнить, что идея «успешной переработки» довольно относительна, и процесс может быть неполным и в некоторой степени с примесью патологии пациента. Переработанная проекция становится доступной через взаимодействие аналитика и пациента с целю интернализации (повторной).

Ее природа зависит от уровня зрелости психики пациента и может быть примитивной (ранней) интроекцией или более взрослой идентификацией (см. Schafer, 1968). Независимо от вида повторной интернализации она дает пациенту инструмент для обращения с его чувствами, которые он так стремиться отбросить. От степени успешности этого процесса зависит психологический рост человека. В следующем примере мы видим проективную идентификацию с участием реципиента, психика которого находится на более зрелом уровне, чем у автора проекции.

Г-н К. проходил анализ примерно около года, когда терапия зашла в тупик. Пациент постоянно задавал себе вопрос о том, «получает ли он что-то в ней» и говорил: «Возможно, я зря трачу время и смысла в ней нет». Он всегда неохотно оплачивал счета за терапию и в конце концов практически перестал, терапевт предположил, что пациент уйдет, так и не оплатив последние два месяца. Во время очередной встречи аналитик подумал, что другие специалисты берут ту же оплату за 50 минут, а не за 55 (как делал он).

Перед этим он решил «сократить» время, заставив пациента ждать в приемной лишние несколько минут. Все эти события оставались незамеченными ни аналитиком, ни пациентом.

Постепенно терапевт начал продлевать встречи, потому что у него было острое чувство вины, ведь он не «стоит таких денег». Когда ситуация со временем стала повторяться на протяжении нескольких месяцев, что говорило о неспособности терапевта соблюдать основные правила психоанализа, он понял, что им якобы овладела жадность, ему платили за «никчемный» труд, поэтому он должен был отдать свое время бесплатно. Тогда он предположил, что эти чувства индуцированы в нем пациентом и посмотрел на текущий материал встреч с другой стороны.

Отец г-на К. оставил семью, когда пациенту было около 15месяцев. Мать обвинила во всем сына, внушив ему, что его голод по вниманию и любви привел к тому, что отец ушел, ему не хватало ее времени. Так г-н К научился отрицать чувство жадности. Он не говорил терапевту, что хотел бы видеться чаще, потому предположил, что его потребность приведет к отказу и разрыву отношений (с отцом в переносе) и ответным нападением (со стороны матери). Вместо этого он настаивал на отсутствии значимости этих отношений.

В результате у терапевта возникло сильное чувство жадности, которое было для него неприемлемым, поэтому он изначально тоже пытался его отрицать. Для аналитика первым шагом к интеграции жадности стало чувство вины (оно защищало от жадности). Затем он заинтересовался смыслом этих переживаний, не пытаясь их отрицать, скрывать, смещать или проецировать. Важным моментом была способность аналитика переживать вину и жадность, потому что они его не разрушали.

Терапия остановилась не из-за этих переживаний, а его попытки отрицать их и защититься (увеличивая продолжительность встреч). Когда чувства стали осознанными, данные части Я пациента и аналитика смогли встретиться с ними, а ситуация с оплатой и временем разрешилась.

Терапевту больше не надо было скрывать, что он рад получать оплату за свою работу. Спустя какое-то время пациент протянул терапевту оплаченный чек (вовремя) и сказал: «кажется, вам нравится получать хорошие деньги за свою работу. Ну, хорошо, что вы не психиатр».

Аналитик улыбнулся и ответил, что получать деньги приятно. Так он признал существование своей жадной части Я, которая питает самооценку и поддерживает интерес к работе, что впоследствии смог интернализовать пациент.

Терапевт решил на тот момент пока не интерпретировать страх пациента быть жадным, вместо этого они начали перерабатывать бессознательную фантазию и делать ее более приемлемой для повторной интернализации.

В свете вышеприведенного материала мы можем задуматься о том, как понимание работы проективной идентификации и сама терапия способствуют психологическому росту человека. Возможно, именно способность аналитика принять на себя проекцию и переработать ее при помощи имеющихся у него способностей и особенностей личности, чтобы вернуть пациенту для повторной интернализации и есть тот самый терапевтический эффект (Langs, 1976; Malin&Grotstein, 1966; Racker, 1957; Searles, 1963).

РАНЕЕ ОКРУЖЕНИЕ МЛАДЕНЦА

Проективная идентификация – это психологический процесс, который одновременно является механизмом защиты, способом коммуникации, объектными отношениями и инструментом для психологического роста.

В качестве защиты она помогает создать психологическую дистанцию между Я и его нежелательными (часто пугающими) частями. Как способ коммуникации проективная идентификация вызывает в другом схожие переживания, понимание и «единение».

В роли объектных отношений она становится способом связи с частично отдельным объектом. И наконец, превращается в инструмент психических изменений, помогая вернуть в психику проецируемые переживания в переработанном и приемлемом виде.

Каждая из вышеперечисленных функций проективной идентификации включает в себя те обстоятельства и обстановку, в которой младенец пытался принять, организовать и переработать свои внутренние переживания и внешние события и взаимодействовать со своим окружением.

Перед ним стоит очень сложная задача, на него обрушивается лавина путанных и пугающих стимулов и событий. При помощи «достаточно хорошей матери» (Winnicott, 1952) он может научиться организовывать то, что происходит с ним. На этом пути он обнаруживает, что опасные, болезненные и пугающие переживания можно отделить от приятных, комфортных и успокаивающих (Freud, 1920).

Такое «расщепление» становится самым ранним способом организации опыта и защитным механизмом (Jacobson, 1964; Kernberg, 1976). Далее младенец задействует фантазию и пытается избавиться от нежелательных частей Я (проекция) и поместить в себя желанные части другого (интроекция). Такие механизмы помогают ему изолировать ценное (и безопасное) от разрушительного и опасного.

Все эти процессы разворачиваются на фоне отношений матери и младенца. Шпиц (1965) описывает раннюю «квази-телепатическую» связь между ними на уровне общих телесных ощущений, которые основаны на внутреннем чутье, а любой стимул является «получением» сообщения, а не его «восприятием, пониманием и осознанием». Аффективное состояние матери «передается» ребенку и превращается в некоторое переживание.

Родитель тоже использует эту связь для общения. Винникотт описывает такой режим взаимодействия как повышенную материнскую восприимчивость: Я не верю, что мы могли бы понять роль матери для младенца, если бы не предположили, что она входит в состояние повышенной чувствительности, похожей на болезнь, от которой она потом выздоравливает… Только в таком режиме взаимодействия она сможет поставить себя на место ребенка и распознать его потребности. (Winnicott, 1956, с. 302)

Именно в таких условиях младенец начинает использовать то, что впоследствии мы назовем проективной идентификацией, она возникает в виде фантазии, сопровождающей его объектные отношения, становится механизмом защиты и способом общений. Она поддерживает его попытки изолировать хорошее от плохого. В своей фантазии он использует другого как контейнер для размещения своих частей Я, при этом младенец чувствует связь с ними и другим.

В качестве способа коммуникации проективная идентификация помогает ему почувствовать, что его понимают, когда он заставляет мать чувствовать то же, что и он. Ребенок не может выразить свои чувства словами, поэтому он вызывает в другом схожие переживания. Кроме этого, проективная идентификация заменяет ранние объектные отношения, ребенок находится во взаимодействии с частично отдельным объектом. Это переходный тип объектных отношений, находящийся между субъективным объектом и настоящими объектными отношениями

Теперь мы переходим к последней функции проективной идентификации – инструмент для изменения психики. Представьте ребенка, который боится собственного желания уничтожить любого, кто ему противоречит или фрустрирует.

Такие чувства можно бессознательно проецировать на мать, затем через взаимодействие с ней вызвать у нее похожие переживания и воспринимать ее как безжалостную и эгоистичную, которая хочет уничтожить любого, кто стоит у нее на пути и мешает удовлетворять ее желания.

Например, ребенок постоянно упрямится, он не хочет есть, ходить в туалет, одеваться, засыпать, просыпаться, оставаться с кем-то кроме мамы и т.д. Мать может начать чувствовать себя словно она готова убить любого, кто встанет у нее на пути и будет мешать ей делать то, что она хочет. Родителю, который не может спокойно и адекватно переживать свои внутренние конфликты и разрушительность, может быть очень сложно в такие моменты.

Мать может попытаться уйти в себя и перестать контактировать с ребенком или вести себя с ним достаточно агрессивно, возможно, даже нападать на него или перестать заботиться. Чтобы ребенок все же не пострадал, она может сместить или проецировать свои чувства на мужа, родителей, коллег или друзей.

Если она почувствует вину или страх из-за фрустрации и деструктивности, то может стать излишне заботливой, не позволяя ребенку ни секунды остаться одному.

Подобная «близость» может приобрести оттенок сексуальности, она начинает постоянно ласкать ребенка, чтобы показать свою любовь и отсутствие желания навредить ему. Любой вариант обращения с «опасными» переживаниями могут лишь подтвердить страхи ребенка о том, что плохие желания по отношению к разрушительным и фрустрирующим объектам являются опасными для него самого и ценных объектов.

Интернализованная реакция матери еще больше убедит его в том, что от таких чувств следует избавляться. Кроме того, ребенок может вобрать в себя родительские патологические способы обращения с переживаниями (например, излишняя проекция, отрицание, отыгрывание жестокости).

С другой стороны, достаточно хорошая переработка проецируемых чувств может включать в себя способность матери интегрировать индуцированные в ней переживания с другими частями Я, например, здоровым интересом к своему внутреннему миру, принятием своей злости, права гневаться на ребенка за то, что он мешает ей сделать что-то, уверенностью в своей способности удержаться от отыгрывания без ухода в себя или ответного нападения.

Данные процессы не обязательно протекают на уровне сознания матери. Психологическая интеграция является стадией переработки проективной идентификации. Через взаимодействие с ребенком измененная проекция (включающая умение матери управлять своими чувствами фрустрации, разрушительными желаниями, местью) становится доступной для повторной интернализации.

Привязать проективную идентификацию к конкретным этапам развития или возрасту ребенка невозможно. Среди условий для ее возникновения и работы можно отметить следующее: (1) у автора проекции (младенец, ребенок, взрослый) есть некоторая фантазия и он способен ее создать (хотя бы на самом примитивном уровне символизации) и наличие специфических объектных отношений для индуцирования чувств и последующей интернализации на 1 и 3 этапах, и (2) способность объекта участвовать в предлагаемых ему объектных отношениях, т.е. он может принять на себя проекцию и переработать ее. На каком-то этапе развития младенец приобретает все необходимое для запуска проективной идентификации.

ТЕХНИЧЕСКИЕ И ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ

Интерпретация и молчаливое контейнирование. Что делать терапевту, если он заметил, что начала работать проективная идентификация, и он переживает чувства из бессознательной фантазии пациента?

Один из вариантов – не делать «ничего»; терапевт пытается пережить вызванные в нем чувства без отрицания или попытки избавиться от них. Это значит быть открытым и принять проекцию.

Терапевт должен контейнировать чувства пациента. Например, если пациент чувствует отсутствие надежды, что его не любят, терапия никуда не двигается, аналитик должен вынести переживания, связанные с тем, что он никак не может помочь и пока ничего не делать, не думать об окончании анализа (см. Nadelson, 1976).

«Правда» заключается в том, что такое состояние пациента следует рассматривать как переходное явление (Winnicott, 1951) и никогда не рассматривать его переживания ни как истину, ни как фантазию на 100%.

В период любых переходных состояний правда где-то посередине. Поэтому вопрос о том, станет ли пациенту лучше, а если нет, то стоит ли продолжать лечение никогда не стоит рассматривать как реальность и действовать.

Вместо этого аналитик должен вынести чувство беспомощности, что он в отношениях с тем, кому нельзя помочь, и сам он ни на что не годен. Конечно, частично это правда, но пациент переживает ее как абсолютную истину, поэтому аналитик верит ему и принимает то, чем с ним делятся.

Далее следует предпринять несколько шагов.

Во-первых, терапевт – это не просто пустой контейнер, в который можно что-то положить. У него есть свое прошлое, бессознательное, внутренние конфликты, страхи и жизненные трудности. Переживания пациента – это некий опыт практически любого человека, очень болезненный, тяжелый и противоречивый.

Предполагается, что терапевт из-за наличия более зрелой и проанализированной психики, не так сильно боится сталкиваться с тяжелыми переживаниями, не бежит от них. Тем не менее, выносить проекции невероятно сложно, для этого требуется определенный опыт, навык и «выносливость» (Winnicott, 1960a).

Именно поэтому психоаналитик проходит длительную теоретическую подготовку, личный и тренинговый анализ, обладает жизненным опытом и достаточно развитой речью для выражения своих мыслей и чувств, он так же способен контейнировать чужие переживания и описывать их на языке пациента. Что и как можно интерпретировать из того проецируемого материала?

Эффективность лечения зависит от умения терапевта понять проекцию и максимально точно и ясно перевести ее в слова (Freud, 1914a; Glover, 1931).

В случае работы с проективной идентификацией интервенции всегда должны быть очень точно выверены по времени и происходить вовремя, потому что только тогда они будут использованы пациентом, а терапевт не будет использовать интерпретацию для избавления от невыносимых проецируемых переживаний.

Если терапевт не уверен в точности своих интерпретаций или в их своевременности, он может прибегнуть в молчаливой интерпретации (Spotnitz, 1969), т.е. он формулирует ее у себя в голове, произносит, но не озвучивает пациенту.

Она включает больше наблюдений и мыслей, чем то, что впоследствии будет предложено пациенту.

Это напоминает самоанализ, он помогает справиться с переживаниями и переработать их. Есть опасность, что терапевт будет использовать анализ в качестве пространства для решения своих проблем и использовать для этого пациентов.

Тем самым он воспроизводит ранее окружение анализанда, патогенные отношения (часто такое происходит в семьях нарциссов), где потребности матери превалируют в диаде мать-дитя.

Неспособность контейнировать проекции Технические ошибки часто приводят к неспособности контейнировать проекции пациента. Аналитик либо идентифицируется с тем, как сам пациент обращается со своими переживаниями, или из-за работы своих защит, он начинает отрицать, расщеплять, проецировать или отыгрывать их. В такой ситуации получается «терапевтический мезальянс», когда пациент и аналитик «ищут удовлетворение и защиту в отношениях друг с другом» (Langs, 1975, с. 80).

Иногда аналитик начинает изменять свой стиль работы, правила терапии, нарушает границы, переводит отношения в социальный контекст, дарит пациенту подарки или нарушает конфиденциальность. Неспособность переработать проекции приводит к следующему: аналитик возводит толстую защитную стену и отгораживается от опасных переживаний или переводит все это в действия (сами переживания или защиты).

В любом случае пациент повторно интернализует свои проекции, страхи аналитика и неспособность с ним справиться, что укрепляет патологические сценарии и расширяет спектр их действия. Кроме этого, пациент может впасть в отчаяние из-за того, что человек, который должен был бы ему помочь, сам страдает от таких же проблем.

Неспособность терапевта контейнировать проективную идентификацию часто называют «проективной контридентификацией» (Grinberg 1962).

В этом случае терапевт не осознанно сливается с фантазией пациента и видит себя именно таким и «превращается» в то, что ему «диктует» проекция пациента.

Успешная работа с проективной идентификацией заключается в соблюдении баланса: терапевт должен оставаться открытым для проекций, но оставаться на некотором расстоянии, чтобы видеть происходящее в отношениях с пациентом.

ПРОЕКТИВНАЯ ИДЕНТИФИКАЦИЯ ТЕРАПЕВТА

У терапевта тоже есть свои проекции, и он может оказывать давление на пациента, чтобы «вписать» его в них.

Например, он может сильно хотеть, чтобы клиент «поправился», что отражает его всемогущую фантазию о превращении пациента в того, кем он должен быть для этого аналитика. Часто терапевты давят на клиентов и заставляют якобы «вылечиваться».

Более здоровые люди ощущают это и могут сказать аналитику что-то вроде «я не собираюсь становится еще одной историей вашего успеха». Но пациент может ничего не почувствовать и поддаться давлению (стать «идеальным») или восстать против него (сопротивляться и уйти из терапии).

Винникотт (1947) предупреждал нас о желаниях матери (терапевта) по отношению к ребенку, которые могут идти вразрез с его развитием. Мы также можем хотеть напасть на пациента или уничтожить его (см. Maltsburger & Buie, 1974).

Застой в терапии, молчащий или агрессивно настроенный пациент – это могут быть признаки работы проективной идентификации терапевта, на которую реагирует пациент.

Как говорил Винникотт, родители и терапевты должны уметь интегрировать свой гнев и агрессивные желания по отношению к ребенку/пациенту без отыгрывания, отрицания или проецирования этих чувств. Если аналитик заметил у себя проективную идентификацию в отношении пациента, ему следует обратить внимание на свое психологическое состояние и, вероятно, возобновить собственный анализ.