Резюме

Основываясь на новаторских работах Фрейда и других авторов в отношении телепатических сновидений и, в частности, тех, которые связаны с кляйнианской проективной идентификацией, впоследствии развитой Бионом и Гринбергом, автор рассматривает некоторые концепции, которые связаны с теорией интерсубъективности. Пример возникшего в аналитическом процессе телепатического сна, интегрирован с этими концепциями и предлагает несколько гипотез об их генезисе. Основная гипотеза заключается в том, что проективная идентификация и контр-идентификация в их нормальных и анормальных формах являются односторонней основой коммуникации. Один участник аналитической пары бессознательно передает другому содержание своей реальной жизни, а другой видит сон об этом; таким образом, доминирующие эмоции и бессознательные фантазии становятся сознательными. Для достижения такого типа коммуникации требуется эмоционально интенсивная атмосфера, особенно в связи с бессознательными фантазиями о брошенности. Эти сны, нечастые в анализе, подчеркивают интерсубъективную креативность, «аналитического третьего», описанного Огденом. Автор упоминает некоторые концепции, основанные на нейробиологии и квантовой физике, как возможные объяснения биологической основы бессознательной коммуникации.

Введение

В тех некоторых случаях, как с моими анализируемыми, так и будучи супервизором кандидатов, тема «телепатических снов» выделяется мной особенно. Сначала я приписывал эти сны случайности, но, внимательно рассмотрев их и объединив их в группу, я понял, что они, по сути, являются загадочными психоаналитическими событиями, которые следует исследовать, учитывая их удивительную, в некоторых случаях, точность.

Я согласен с Сервадио (1956, стр. 393), который утверждает, что «всерьез никто не может отрицать, что телепатия — это бессознательный процесс», поэтому это является феноменом, который должен изучать психоанализ, и я надеюсь, что эта статья может способствовать этой цели.

Хотя термин «телепатический сон» имеет тенденцию отвергаться в научной сфере как связанный с чем-то паранормальным, он почти столетие использовался в соответствующей психоаналитической литературе, относящейся еще ко временам Фрейда. Поэтому я буду продолжать использовать этот термин, чтобы ссылаться на существование манифестного содержания снов, в котором присутствуют элементы реальной жизни, о которых сновидцу не могло быть известно при помощи любой очевидной сенсорной коммуникации. Это содержание иногда может нести удивительное сходство с реальной жизнью или использовать символику, которая очень близка к реальности. И я употребляю слово, очевидного, потому что нам неизвестно, являются ли они другими сенсорными формами коммуникации, как на это указывает Бион (2005, стр. 64), упоминая эти типы снов: «мы должны осознавать возможность того, что существуют и другие рецепторные органы, о которых мы не знаем».

Я буду ссылаться только на телепатические сны, которые происходят во время психоанализа. Чтобы сделать это, я опишу личный опыт аналитического процесса, в котором произошел такой сон, и который был особенно выделен мной. Затем я представлю некоторые наблюдения о его вероятном генезисе, основанном на взаимодействии проективных идентификаций и контр-идентификации внутри интерсубъективной концепции аналитического процесса.

Фрейд (1921, 1922, 1933) открыл психоаналитическую дверь к пониманию телепатического явления и использовал термины «телепатические сны» и «перенос мысли» как взаимозаменяемые, объединив их в одну и ту же тему: бессознательную передачу мысли. Для него этот вопрос вызывал постоянную озабоченность и приводил к некоторым конфликтам с коллегами, как описано в его биографиях (Jones 1957, Gay 1988), поскольку они опасались, что широкая публика будет связывать психоанализ с эзотерикой и, следовательно, считать его ненаучным. Несмотря на это, он говорил о непреодолимой склонности к изучению этого и о том, что «это был великий эксперимент моей жизни [Фрейда]» (Gay 1988, стр. 445), хотя в своем письме он говорит, что никогда не встречал телепатического сна в своей аналитической работе. Массикотте (2014), делая обзор критики Фрейда научным сообществом того времени, сообщил некоторые замечания об ошибках, которые тот сделал в решении проблемы телепатии.

Существует обширная литература по этой теме, в том числе работа Эшель (2006), которая предлагает очень основательный обзор соответствующей аналитической работы. Поэтому я ограничусь рассмотрением публикаций, которые напрямую связаны с гипотезами, которые я предлагаю здесь.

Вначале я сошлюсь на Балинта (1955, стр. 32), который описал случай, общий для всех тех анализов, в которых возникают эти сны: «во всех случаях … между аналитиком и его пациентом возникла особая эмоциональная ситуация … Обычно пациент находился в состоянии интенсивного позитивного зависимого переноса, который, однако, полностью не был оценен по достоинству и понят аналитиком».

Сервадио (1956, стр. 393), изучавший телепатические сны более 25 лет, суммирует их характеристики следующим образом:

(i) они должны быть бессознательными; (ii) они должны происходить в стимулирующих условиях переноса в связи с физической или эмоциональной фрустрацией; (iii) они будут способствовать появлению чувства, что эти условия необходимо преодолеть, чтобы установить коммуникацию, а также невозможность сделать это с помощью менее регрессивных средств; (iv) они должны передавать эмоциональное послание, которое считается неотложным и важным.

Он также добавляет, что «в телепатии субъект опыта неизменно связан с другим человеком связью, подразумевающей ситуацию переноса-контрпереноса …, т.е. сильный эмоциональный паттерн взаимоотношений, который включает в себя обоих» (стр. 394).

Майер (2001) опубликовал труды Р. Столлера, которые умер до того, как их смогли опубликовать. В выводах Столлера, после подробного изложения нескольких телепатических снов, которые случились во время его аналитического опыта, он указывает, что почти все без исключения «сны произошли во время сепарации [между анализируемым и аналитиком]» — в выходные, после пропущенной аналитической встречи или в то время, когда я отсутствовал в течение длительного периода» (Mayer 2001, стр. 650).

Эшель (2006, стр. 1620) делится рядом клинических опытов, чтобы представить интересную гипотезу о происхождении таких снов. Она говорит: «Телепатический сон создается в промежутке между отсутствием и потерей, между сепарацией и тотальным полным отсутствием, они формируют поисковый механизм для поиска и обнаружения аналитика» (курсив в оригинале).

Поскольку основное внимание в этой статье также связано с психоаналитической теорией интерсубъективности, я выделил некоторые ключевые концепции этой теории, сосредоточенные на линии мысли Мелани Кляйн. Я буду ссылаться на интерсубъективные перипетии, вытекающие из механизма проективной идентификации (ПИ) (Klein 1946; Bion 1967), проективной контр-идентификации (ПКИ) (Grinberg 1962), психоаналитического поля Баранже и Баранже (2008) и аналитического третьего Огдена (1994). Эти вклады являются теоретической основой для дискуссии, которую я более подробно рассмотрю ниже.

Клинический материал

Ниже я обсуждаю пример, послуживший основой для моего описания возможного происхождения телепатических снов в аналитическом процессе. Хотя у меня был некоторый аналитический опыт с этими типами сновидений — не только личный опыт, но и информация по аналогичным случаям со стороны кандидатов-аналитиков, которых я супервизировал — я выбрал следующий случай пациента, который был в анализе у меня в течение нескольких лет, поскольку это было особенно важным для меня.

Пациент был взрослым человеком, по профессии хирург-стоматолог, чей отец умер, когда пациенту было четыре года. У него не было братьев и сестер, и он жил со своей матерью, когда начал свой анализ. Проблема, которая привела его в психоанализ, заключалась в эпизодах сильной тревоги, связанной с гомосексуальными встречами, которые заставляли его чувствовать свою сильную вину за это и блокировали его в своей профессиональной и общественной жизни, до такой степени, что он был вынужден на какой-то период времени прекратить работать и социально изолировал себя. Он был блестящим профессионалом, который получил несколько наград за свой вклад в новые хирургические методы в своей специальности. Из первого интервью я отметил его высокий уровень интеллекта, хорошие манеры и ясную мотивацию к психоанализу после того, как он прочел Фрейда.

На первых порах аналитический процесс развивался с преобладающе позитивным отношением к переносу, выраженным косвенно соблазнительным отношением, и только спустя некоторое время возникли враждебные фантазии, которые были замаскированы его изначально эмпатическим отношением. Основная проблема заключалась в гомосексуальных фантазиях в переносе, которые вызвали у него большую тревогу, когда они стали сознательными. Эти фантазии повлияли на контрперенос, создавая для меня моменты тупика, когда я чувствовал себя ошеломленным их интенсивностью — они меня смущали и заставляли умолкать, когда я работал над ними. Эти контрпереносные препятствия постепенно преодолевались в результате моего собственного принятия этих фантазий. В терминах Биона (1967) я смог «думать о них» или, как сказал бы Боллас (1987, стр. 33), они были фантазиями, которые были «известны, но не помыслены», которые затем можно было бы анализировать аналитической парой, что означало, что уровень коммуникации между аналитиком и анализируемым развивался через общий рост мышления.

После нескольких лет анализа приступы тревоги начали исчезать в результате все более и более снижающего его вину изучения его фантазий и гомосексуального поведения. Затем возникла новая тревога переноса в ответ на его амбивалентное желание стать отцом. Он чувствовал, что ему было бы легко найти женщину, жениться и завести детей, но в то же время женщина не была для него сексуальным объектом. В это время он случайно встретился с моей бывшей пациенткой на вечеринке и вступил с ней в романтические отношения с намерением жениться и завести детей. Его бессознательная фантазия заключалась в том, что, женившись на ней, то есть на моей дочери, он увековечил бы моим отцовством не только его, но также у него появилась бы жена-сестра, которая помогла бы ему исполнить его эдиповы фантазии. Я хотел предотвратить эти отношения, поскольку чувствовал, что эта бывшая пациентка будет обманута, но в глубине души я понял, что за этим моим намерением скрывались обычные гомосексуальные фантазии и фантазии о кастрации и брошенности — как в переносе, так и в контрпереносе, — что придавало колеблющееся эмоциональное состояние аналитической паре.

Анализ начал стагнировать, и анализируемый начал провоцировать во мне чувство апатии в отношении его аффективной пустоты с увеличением монотонности в его рассказах, что заставило меня почувствовать, что мои интерпретации, по-видимому, были приняты, но что в основе этого лежит неискренность в этом принятии. Это привело к растущему отсутствию интереса с моей стороны, поскольку я не мог больше ничего сделать в этом анализе, и я все чаще хотел прекратить лечение.

Так прошло несколько месяцев, и я решил попросить другого психоаналитика супервизировать этот случай, чтобы узнать, каково его мнение. В один из уик-эндов я посетил своего старшего наставника, который выдвинул предположение о том, что не стоит продолжать дальше этот анализ. Я сильно задумался и неуверенность в том, что же делать дальше поселилась во мне.

В следующий понедельник пациент начал сеанс, сказав:

Прошлой ночью мне приснилось, что я был в операционной, наблюдая, как у пациента происходила операция на сердце, и что операция внезапно осложнилась риском смерти пациента, и хирург позвонил другому хирургу с большим, чем у него, опытом, чтобы тот помог ему, и этот хирург сказал, что ничего не может быть уже сделано, и что он должен оставить все как есть. Но хирург не знал, должен ли он принять этот совет, решил продолжить операцию, и в конце концов пациент выжил.

Я был удивлен и озадачен этим, и долго молчал, слушая ассоциации пациента, связанные с проблемами вокруг его работы, и его страх перед неудачей в запланированных им операциях. Я находился в состоянии «ревери» (Bion 1962), пытаясь понять, что происходит внутри меня в результате этого совершенно неожиданного описания. В конечном счете, я понял, что он боялся, что я потерплю неудачу, как его хирург, и что я решил отказаться от операции, не закончив ее. Он долго молчал, а затем его ассоциации начали вращаться вокруг прогресса, который он сделал как профессионал, хотя иногда он и хотел прекратить делать сложные операции из-за страха своей неудачи. Это было интерпретировано как страх, что мы будем затрагивать сложные темы, такие как его желание иметь детей, на что он ответил, что его желание было вызвано в нем главным образом потому, что он хотел бы иметь отношения с людьми, которые всегда были бы на его стороне. Затем я показал ему, что таким же образом он всегда хотел, чтобы я был рядом с ним, и что наша неудача — это отказ от него.

Его анализ продолжался еще несколько лет после этого.

Дискуссия

Ниже я расскажу о некоторых откликах, которые были полезны для меня, чтобы понять феномен этого сна.

Я начну с описания Огденом (1994, стр. 9) «аналитического третьего». Он писал:

Эта концепция аналитического опыта занимает центральное место в текущей статье: аналитический опыт происходит на пороге прошлого и настоящего и включает в себя «прошлое», которое создается заново (как для аналитика, так и анализируемого) с помощью накопленного опыта между аналитиком и анализируемым (т. е. внутри аналитического третьего).

Он добавляет:

Аналитический третий — это творение аналитика и анализируемого, и в то же время аналитик и анализируемый … создаются этим «аналитическим третьим» (нет аналитика, нет и анализируемого и нет анализа в отсутствие этого третьего). (стр. 17)

В более поздней работе Огден (1996, стр. 892) пишет:

Однако в последние годы казалось более важным дополнить эту точку зрения перспективой, которая ставит анализ сновидений в контексте понимания сна как интерсубъективного аналитического события … С точки зрения концепции интерсубъективного аналитического третьего, вопрос об анализе сновидений в целом и обращение с ассоциациями сновидений в частности, становится еще более интересным и сложным делом, чем это обычно оценивалось.

Действительно, в пересказанном сне существует инсценировка интерсубъективного опыта, таким образом, что, как и в театральной пьесе, то, что происходит в бессознательных пары, проявляется в манифестном содержании. Сон, таким образом, создается совместно в интерсубъективной динамике, причем пересказанный телепатический сон является демонстрацией этой динамики.

Сильное эмоциональное состояние аналитической пары, особенно связанное с фантазиями о брошенности, отказе, было идентифицировано как один из триггеров для этих сновидений рядом авторов, включая Балинта (1955), Сервадио (1956), Майера (Столлера) (1991), и Эшель (2006). Это подтверждается в примере, описанном здесь.

Эта общая эмоциональная ситуация обычно испытывается аналитической парой бессознательно через процесс переноса-контрпереноса, но вместе с тем также может сосуществовать и довербальная коммуникация, которая может стать сознательной.

Другим аспектом этих загадочных снов является сходство между их манифестным содержанием и реальной жизнью аналитика, как я уже неоднократно отмечал, и как описано в некоторых из снах, подробно изложенных Майер (2001) и Эшель (2006). В этих рассказанных снах были детали реальной жизни аналитика, о чем анализируемый не мог сознательно знать. Будучи супервизором, я узнал о снах с именами людей, мест, адресов, чисел и полов членов группы, которых сновидец не мог знать.

Это вызывает такие вопросы, как: почему это особое эмоциональное состояние является спусковым механизмом для этого пациента? От чего зависит большая или меньшая степень сходства между тем, что происходило во внешнем мире, и тем, о чем видели сон? В попытке ответить на эти вопросы я остановлюсь на некоторых теоретических соображениях.

Механизм ПИ, описанный Кляйн (1946), является центральным элементом бессознательной связи аналитической пары. В этой коммуникации не только перенос является существенным элементом, но также и контрперенос, как указывает Хайманн (1950, стр. 81): «эмоциональный отклик аналитика на пациента в аналитической ситуации представляет собой один из самых важных инструментов для его работы». Это дополняется теорией интерсубъективности, которая указывает, что это также полезно для исследования бессознательного аналитика.

Важность ПИ в интерсубъективных перипетиях в анализе объяснялась Баранже и Баранже (2008), среди прочего, когда они представили свою теорию о «психоаналитическом поле». Они пишут: «аналитическая пара зависит от процесса проективной идентификации, а бессознательная фантазия би-персонального поля — это взаимодействие проективных и интроективных идентификаций и контр-идентификаций» (стр. 808).

Затем Бион (1967) обогатил наше понимание ПИ обсуждением двух форм этого механизма: «нормальной (реалистичной)» и «массивной (чрезмерной)» (стр. 103, 114). Первая является основой всей коммуникации, а последняя по существу выполняет эвакуаторную роль. Нормальная происходит благодаря «альфа-элементам», а массивная, благодаря «бета-элементам». Он добавляет: «Однако неудача в установлении между младенцем и матерью отношений, в которых возможна нормальная проективная идентификация, препятствует развитию альфа-функции и поэтому — разделению элементов на сознательные и бессознательные» (Bion 1967, p. 115).

Хиншелвуд (1991) подчеркивает «существенное» значение дифференциации этих двух форм для развития теории ПИ, разъясняя, что нормальная форма по существу коммуникативная, а массивная (анормальная) эвакуаторная, и они работают одновременно. Следовательно, существует количественная разница, которая становится качественной; это «зависит от степени насилия при осуществлении работы этого механизма» (стр. 184).

Другой механизм, который вытекает из вышеуказанных механизмов, был постулирован Гринбергом (1962, 1979), который назвал его проективной контр-идентификацией. В ПКИ, аналитик, в зависимости от интенсивности ПИ анализируемого, может прийти к идентификации с этими ПИ. Обсуждая это, он сосредоточился исключительно на кляйнианской ПИ (1946), не ссылаясь на обычные ПИ Биона. По сути, Гринберг подчеркивает, что этот механизм характерен для параноидно-шизоидной позиции, и он объясняет, как аналитик, подвергаясь «экстремальному насилию проективной идентификации анализируемого», испытывает(ют) эффекты от такой интенсивной проективной идентификации и контр-идентификации(й) себя, в свою очередь, [с ними]» (1962, стр. 437). Аналитик, таким образом, охвачен ПИ анализируемого и не может их обработать (помыслить их), что приводит к тенденции контр-действия им. Гринберг (Grinberg, 1979) указывает, что «проективная контр-идентификация» будет иметь различные модальности, связанные с соответствующими модальностями проективной идентификации [пациента]» (стр. 179). Эти ПКИ являются порогом толерантности аналитика к получению им ПИ пациента.

Исходя из такой последовательности идей я также считаю необходимым различать две модальности ПКИ, одну анормальную (эвакуаторную), предложенную Гринбергом, а другую нормальную (коммуникативную) в соответствии с бионовской дифференциацией между ПИ. Так же, как есть нормальные ПИ, также должны быть нормальные ПКИ, в зависимости от депрессивной позиции, которую участник аналитической пары занимает и которая используется благодаря коммуникации пациента, благодаря способности каждого к «ревери». Один получает нормальные ПИ от другого, контр-идентифицируется с ними, они питаются друг от друга, и рождается общая мысль; а именно «альфа-функция» (Bion 1962, стр. 25) в рамках интерсубъективной флуктуации.

Таким образом, в аналитической паре есть два уровня отношения. Один из них нормально-коммуникативный, а другой анормально-эвакуаторный, созданные нормальными и анормальными ПИ и ПКИ аналитика и анализируемого. Эти механизмы, интерсубъективно создаваемые аналитической парой, составляют бессознательную коммуникативную сущность.

Я возвращаюсь ко сну, о котором я рассказывал. Как такое могло произойти? Я считаю, что базовая динамика основана на взаимодействии нормальных и анормальных ПИ и ПКИ, которые я описал. Позвольте мне объяснить. В атмосфере переноса и контрпереноса преобладали разнообразные фантазии, которые вызывали значительную тревогу как у анализируемого, так и у аналитика. Притворно приняв мои интерпретации, анализируемый попытался интроецировать мне анормальную ПКИ стерильного (бесплодного) пениса, рассказывая мне о псевдо-«инсайте», так чтобы я не подчеркивал его собственные фантазии о бесплодии. Результатом эмоциональной реакции контрпереноса была апатия, которая скрывала определенную степень депрессии, поскольку я чувствовал, что анализируемый отказывается, — что он отказывается от меня, заставляя меня чувствовать себя бесполезным.

Поиск старшего аналитика, чтобы посоветовать мне, что делать, представляет собой, с моей стороны, маниакальную защиту, благодаря которой я могу восстановить сыновние отношения и тем самым чувствовать себя защищенным отцовской фигурой, позволяя мне «убить» своего сына-анализируемого, но с разрешение отца-супервизора; то есть, отрицая свою собственную вину в убийстве. Контр-идентифицируя себя (анормальная ПКИ) с фантазией бесплодия, я попытался избавиться от пациента в качестве возмездия за его атаку, тем самым лишив себя сына-анализируемого; другими словами, признав, что я не мог быть его отцом-аналитиком и прекращаю по этой причине анализ. Когда приснился сон, я понял, что часть Я анализируемого хотела, чтобы я боролся, чтобы понял и принял его как сына и, следовательно, продолжал быть его отцом-аналитиком, чтобы мы могли справиться с фантазиями о бесплодности, которые он разместил во мне.

Ниже я резюмирую динамику бессознательных фантазий, которые были развиты в том эпизоде, о котором я только что рассказал. Было двойное использование ПИ и ПКИ. С одной стороны, была анормальная ПКИ, которая заставила меня контр-действовать. В то же время одновременно происходила нормальная ПИ, с которой анализируемый сообщал мне, что он не хотел бы, чтобы его бросил отец-аналитик. Я получил это сообщение через свою обычную ПКИ и, в свою очередь, через свою обычную ПИ, я отправил ему сообщение, в котором я сказал ему, что я не хочу его покидать. Это сообщение было получено анализируемым, которое породило манифестное содержание сна, символически выстроенное в его профессиональной хирургической среде. Бессознательная тревога о том, что есть угроза отвержения, возникшая в анализируемом, была переработана через символизирующий процесс сна. Взаимодействие нормальных и анормальных ПИ и ПКИ в необычно интенсивной эмоциональной ситуации — это динамическая основа, порождающая эти сны.

Известно, что все сны анализируемого являются ценными элементами для разъяснения текущего аналитического процесса. Но телепатические сны, учитывая их особые эмоциональные характеристики, являются исключительными проявлениями интерсубъективного опыта, которые помогают аналитику полностью осознать этот процесс и способствовать интерсубъективному изменению. Таким образом, развиваются «союзнические» отношения, описанные Бионом (1970, стр. 95), и состоящие из пары матери-младенца, обеспечивающей взаимную обратную связь в целях их роста и взаимной выгоды. Сон моего анализируемого помог нам (ему и мне) работать в особой и интенсивной эмоциональной ситуации, которая развивалась в рамках нашего интерсубъективного опыта. Короче говоря, анализируемый питал меня своим сном, и я был в состоянии понять, расти, а затем кормить его.

Совместное создание этих снов обсуждается Бионом (Bion, 2005), когда он толкует телепатический сон, сообщенный ему участником Итальянских Семинаров. Толкование заключается в том, что «[этот сон] возникает в отношениях между этими двумя людьми … как нечто рациональное, которое будет происходить в соответствии с теорией переноса и контрпереноса» (стр. 64, курсив в оригинале). Ракер (1957) также ссылается на это бессознательное взаимодействие в аналитической паре, когда говорит, что существует «связь между двумя бессознательными, связь, которая может рассматриваться как «психологический симбиоз» между двумя личностями» (стр. 321). Это не только интерсубъективное взаимодействие, но оно также интрапсихическое, как указывают Грин (2000) и Болонини (2004); то есть это не только изменения, соответствующих отношений, но и внутреннего мира как аналитика, так и анализируемого.

Связывая все это, я считаю, что фундаментальным фактом в этом коммуникативном явлении является бессознательный интерсубъективный процесс, поскольку эти сны происходят не только потому, что анализируемый имеет опыт переноса отвержения, но и потому, что аналитик, в свою очередь, перегружен его или своими собственными тревогами, и сны образуют тип интерсубъективной сновидческой продукции перед лицом травмы, испытываемой аналитической парой.

Я хотел бы остановиться, чтобы прокомментировать один из аспектов работы Эшель (2006), связанный с тем, необходимо ли развитие вербальной мысли для того, чтобы возник этот сновидческий материал. Эшель рассказывает о пяти примерах телепатических сновидений у пациентов, которых она анализировала, что свидетельствует о том, что эти сны произошли у людей, которые понесли важную раннюю аффективную потерю или отсутствие, что вызвало у них очень примитивную травму в то время, когда у ребенка не было возможности это вербализовать. Она добавляет, что телепатические сны появляются, когда есть опыт отвержения аналитиком, и что это, в свою очередь, связано с историей раннего оставления в детстве, особенно матерью. Я подтвердил эту гипотезу в случае моего анализа, но, в отличие от случаев Эшель, именно отец был потерян в раннем возрасте, когда анализируемый уже мог говорить. Тем не менее, триггер фантазий о том, что его бросил аналитик, был очевидным.

Соответствует ли этот тип коммуникации очень примитивному уровню развития, когда еще нет возможности для вербализации? Это то, что предлагает Эшель (2006), принимая гипотезу Фрейда об уровне коммуникации, которая имеет место в телепатическом явлении, и она соглашается с ним в том, что это очень архаичный способ коммуникации. Обсуждая ранние потери своих пациентов, она говорит: «эта … катастрофа находится в мире первичной привязанности, в невербальном или довербальном периоде, с последующей фиксацией на архаичном, симбиотическом способе коммуникации» (стр. 1619). Но как работать через манифестное содержание сна, если нет уровня вербального коммуникативного развития, то есть, если нет символов? Для того, чтобы этот коммуникативный обмен существовал, должно быть некоторое развитие символизации, и поэтому должна быть, по крайней мере, минимальная устная речь, чтобы работать через манифестное содержание сновидений, как в примере, который я привел. В случае с моим пациентом я бессознательно послал ему сообщение, составленное из моих мыслей (вербальный язык), и пациент получил его и превратил в манифестное содержание своего сна. Используя в качестве справочного материала «Таблицу» Биона (1977), тут должна быть определенная степень развития мысли на уровне С таблицы, то, что он назвал бы «мыслями сновидения», для того, чтобы возник этот сновидческий феномен; то есть состояние, в котором символизация уже существует, и, следовательно, создание манифестного содержания жизнеспособно на уже развитом символическом уровне, тем более, если учесть, что эти сны продуцируются интерсубъективно.

Выводы

Я считаю, очевидно, что один разум может передавать содержание другому разуму и что этот другой разум может переработать это через образование сна. Этот процесс бессознателен и является частью того, что Фрейд называл «бессознательной коммуникацией». Эта коммуникация с «мыслями сновидения» — уровень С в бионовской таблице.

Фундаментальные бессознательные психологические механизмы коммуникации этого сна являются нормальной и анормальной проективной идентификацией и контр-идентификацией. Проективная контр-идентификация не только представляет собой механизм отклика на эвакуаторную ПИ анализируемого, как это обычно рассматривалось; скорее, есть и нормальная ПКИ как у аналитика, так и у анализируемого, что позволяет им соблюдать уровень коммуникации, характерный для депрессивной позиции, благодаря «альфа-функции».

Интерсубъективный процесс способствует созданию этих снов из-за своеобразной синтонной связи между бессознательными аналитической пары. Они представляют собой совместное творение, запущенное особыми эмоциональными моментами, и они представляют собой явственное выражение «аналитического третьего» Огдена.

В рассмотренном здесь примере интенсивный и колеблющийся перенос и контрпереносные тревоги, сопровождающиеся бессознательным страхом отвержения (отказа), вызвали сон. Этот вывод согласуется с выводами других авторов.

Такая необычная манифестация сна приводит к исключительному переживанию в контрпереносе, благодаря которому анализируемый позволяет аналитику осознавать сложные ситуации, происходящие в аналитическом процессе. Таким образом, эти сны облегчают восстановление от контр-действий и способствуют обогащению «союзнических» отношений как анализируемого, так и аналитика, как это было в представленном примере.

Динамика, которую я описал, представляет собой попытку представить некоторые гипотезы о происхождении этих снов с психоаналитической точки зрения. Тот факт, что один разум может получать содержание от другого разума без какого-либо видимого сенсорного посредничества, продолжает быть удивительным и интригующим явлением. Я не сомневаюсь, что другие науки, такие как нейронаука и квантовая физика, смогут определить ее органическую основу, помогая выявить биологические механизмы, которые дополняют психоаналитические объяснения, которые приводились в ранних работах, этой статье и, конечно же, в будущих исследованиях. Все это будет способствовать развитию научного понимания этого сновидческого феномена.

Литература

Balint, M. 1955. «Notes on Parapsychology and Parapsychological Healing.» The International Journal of Psychoanalysis 36: 35-41.

Baranger, M., and W. Baranger. 2008. «The Analytic Situations as a Dynamic Field.» The International Journal of Psychoanalysis 89: 795-826. [(1961-1962) Revista Uruguaya de Psicoanalisis 4(1)].

Bion, W. R. 1962. Learning From Experience. London: W. Heinemann Medical Books.

Bion, W. R. 1967. Second Thoughts. London: W. Heinemann Medical Books.

Bion, W. R. 1970. Attention and Interpretation. London: Karnac Books.

Bion, W. R. 1977. Two Papers: the Grid and the Caesura. London: Karnac Books.

Bion, W. R. 2005. The Italian Seminars. Translated by P. Slotkin. London, UK: Karnac Books. [(1982). Seminaires italiens. Bion a Rome. [Italian seminars: Bion in Rome] Paris: Editions in Press.]

Bollas, C. 1987. The Shadow of the Object: Psychoanalysis of the Unthought. London: Free Association Books. [(2009). La sombra del objeto, psicoanalisis de lo sabido no pensado. Buenos Aires: Amorrortu Eds.].

Bolognini, S. 2004. «Intrapsychic-Interpsychic.» The International Journal of Psychoanalysis 85: 337357.

Eshel, O. 2006. «Where are you, my Beloved? On Absence, Loss, and the Enigma of Telepathic Dreams.» The International Journal of Psychoanalysis 87: 1603-1627.

Freud, S. 1921. Psychoanalysis and telepathy. SE 18,177-93.

Freud, S. 1922. Dreams and telepathy. SE 18, 197-220.

Freud, S. 1933. Lecture 30: Dreams and occultism. In New introductory lectures on psychoanalysis. SE 22, 31 -56.

Gay, P. 1988. A Life for our Time. New York: W.W. Norton and Co. Inc. [(1989). Freud, una vida de nuestro tiempo. Barcelona: Paidos.]

Green, A. 2000. «The Intrapsychic and the Intersubjetive in Psychoanalysis.» The Psychoanalytic Quarterly 69: 1 -39.

Grinberg, L. 1962. «On a Specific Aspect of Countertransference due to the Patient’s Projective Identification.» The International Journal of Psychoanalysis 43: 436-440.

Grinberg, L. 1979. «Countertransference and Projective Counteridentification.» In Countertransference, edited by L. Epstein, and A. Feiner, 169-191. New York: Jason Aronson.

Heimann, P. 1950. «On Countertransference.» The International Journal of Psychoanalysis 31: 81-84.

Hinshelwood, R. D. 1991. A Dictionary of Kleinian Thought. London: Free Assn. Books. [(2004). Diccionario del pensamiento kleiniano. Buenos Aires: Amorrortu Eds.].

Jones, E. 1957. The Life and Work of Sigmund Freud, vol. 3: The Last Phase. New York: NY Basic Books.

Klein, M. 1946. «Notes on Some Schizoid Mechanisms.» In Developments in Psychoanalysis, 99-110. London: The Hogarth Press.

Massicotte, C. 2014. «Psychical Transmissions: Freud, Spiritualism, and the Occult.» Psychoanalytic Dialogues 24: 88-102.

Mayer, E. L. 2001. «On ‘Telepathic Dreams?’ An Unpublished Paper by Robert Stoller.» Journal of the American Psychoanalytic Association 49: 629-657.

Ogden, T. 1994. «The Analytic Third: Working with Intersubjetive Clinical Facts.» The International Journal of Psychoanalysis 75: 3-19.

Ogden, T. 1996. «Reconsidering Three Aspects of Psychoanalytic Technique.» The International Journal of Psychoanalysis 77: 883. [(1998). Reconsiderando tres aspectos de la tecnica psicoanalitica. Revista APdBA 20:75-104.].

Racker, H. 1957. «The Meaning and Uses of Countertransference.» The Psychoanalytic Quarterly 26: 303-324. [(1961). Los significados y usos de la contratransferencia. In Estudios sobre tecnica psicoanalitica [Studies of psychoanalytic technique]. Buenos Aires: Paidos.].

Servadio, E. 1956. «Transference and Thought-Transference.» The International Journal of Psychoanalysis 37: 392-395.